Стихотворение «Ночь» у Беллы Ахмадулиной появилось по одним источникам в 1962 году, по другим в 1965, и описывает состояние творческого застоя. Из истории создания этого произведения известно, что Белла Ахатовна окончила институт и только начала свое восхождение на литературный Олимп. Несмотря на относительно небольшой опыт литературного творчества, поэтесса уже успела познать что такое отсутствие вдохновения. Эту тему и раскрывает стихотворение «Ночь».

Композиция стиха состоит из одиннадцати строф, и построено по линейной схеме. События рассказа о творческих муках лирической героини развиваются последовательно, охватывая все больше и больше деталей. Как утверждает героиня произведения, которая является ключевым образом стиха, без наличия вдохновения творчество невозможно. И свидетельством этому в стихотворении мелькают различные предметы, которые будто умоляют поэтессу воспеть их и «предать огласке». Но несмотря на полуночный азарт и мощь кофеина работа не клеится. И тут героиня признается читателю, что самое страшное для поэта это бесстыдство перед листом бумаги.

В целом композицию стиха можно поделить на четыре смысловые части, первая из которых является исповедью героини об отсутствии отваги для творчества. Во второй части Белла Ахатовна пытается разобраться в своем состоянии. В третьей части мы видим откровение поэтессы о борьбе с собой, и попытках написать хоть строчку. И заключительная, четвертая часть, мольба поэтессы к Богу уберечь ее от бесстыдства перед бумагой.

Жанр анализируемого стихотворения можно определить, как философская лирика. Из средств выразительности мы видим такие тропы, как эпитеты (например, любимый свет), сравнения, и множество метафор (например, о сладком соблазне). Наш краткий анализ, историю создания стиха и его текст, читайте в материале.

Ночь

Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а все руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.

Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!

Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.

Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.

Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость —
нарушить этой ночи безымянность
и все, что в ней, по имени назвать.

Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.

Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.

Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.

Какая боль — под пыткой немоты
все ж не признаться ни единым словом
в красе всего, на что зрачком суровым
любовь моя глядит из темноты!

Чего стыжусь? Зачем я не вольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо —
про дом, про снег, про синеву окна?

Не дай мне Бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.