Шарль Бодлер прочно вошел в русскую культуру, и стал в ней фигурой поистине мифологической. Наверное не найти человека, который бы не слышал о нем или сборнике «Цветы зла». Впрочем, может это преувеличение, и поэт давно предан забвению… Только переводов знаменитого стихотворения «Падаль» насчитывается более десятка. Стих «Падаль» называют еще стихом о «дохлой лошади». Уж больно впечатляет как тема произведения, так и метафоры с эпитетами, используемые автором.

В стихотворении автор рассказывает о прогулке с возлюбленной, когда на пути им повстречалась дохлая лошадь. Начиная со второй строфы стихотворение приобретает несколько сексуальный подтекст. Гниющий лошадиный труп Шарль Бодлер сравнивает с площадной девкой. Падаль, будто девка выставив свои прелести отдается проходящим мимо зевакам. Продолжая свое повествование, рассказчик повествует как казалось бы уже утратившее свой первоначальный смысл тело, благодаря величию природы все равно оказывается востребованным для других. Мухи, черви, и даже собаки спешат полакомиться дохлой лошадью. В конце концов ужасы смерти сменяются рождением чего-то нового и прекрасного. В этом и заключается смысл стихотворения. Бренность бытия, жизнь и смерть, зарождение нового и прекрасного.

Стих «Падаль» является двадцать девятым стихом сборника автора «Цветы зла». Ниже представляем вниманию читателя полный текст стихотворения. Год издания стихотворения 1857.

Падаль

Шарль Бодлер — Падаль: Стих
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты — навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.