Стихотворение «О дряни» Маяковским было написано в первые послереволюционные годы, и посвящено обличению мещанства. Это явление жестко критиковалось в Советской России, отрицательно к этому относился и Маяковский. Датой написания стиха является год 1921, и в нем поэт резко и жестко высказал свое отношение к мещанам, ловко адаптировавшихся в новую революционную реальность.
Композиция стиха, посвященному дряни, по смыслу делится на четыре части: вступление, экспозиция, кульминация сюжета и развязка (итог). Жанр «О дряни» — инвектива или памфлет. Начинается произведение немногословным восславлением героев, погибших в Гражданской войне, и предложением автора поговорить о всякой дряни. В своей предварительной экспозиции Маяковский делает поправку на то, что он не против мещан, как таковых. Тем самым признавая что их позиция достаточно сильна в сложившемся общем составе гражданского общества. В своем же произведении поэт обличает тех, кто «сменив оперенье» засел во всех государственных учреждениях. Несмотря на перемены в государственном устройстве, гражданские и военные потрясения, они словно хамелеоны за своей внешней благонадежностью несут зло только зарождающемуся бесклассовому обществу. Заканчивается стихотворение тем, что глядя на это безобразие закричал даже портрет Маркса.
Стихотворение «О дряни» является ярким примером советской сатиры. В характеристике мещан автор применяет грубые, жесткие формы, неологизмы и даже уменьшительно-ласкательные слова, из-за чего произведение звучит еще ярче и актуальней применительно к тем непростым временам. Наш краткий анализ и текст «О дряни» читайте в нашем материале.
О дряни
Слава. Слава, Слава героям!!!
Впрочем,
им
довольно воздали дани.
Теперь
поговорим
о дряни.
Утихомирились бури революционных лон.
Подернулась тиной советская мешанина.
И вылезло
из-за спины РСФСР
мурло
мещанина.
(Меня не поймаете на слове,
я вовсе не против мещанского сословия.
Мещанам
без различия классов и сословий
мое славословие.)
Со всех необъятных российских нив,
с первого дня советского рождения
стеклись они,
наскоро оперенья переменив,
и засели во все учреждения.
Намозолив от пятилетнего сидения зады,
крепкие, как умывальники,
живут и поныне
тише воды.
Свили уютные кабинеты и спаленки.
И вечером
та или иная мразь,
на жену.
за пианином обучающуюся, глядя,
говорит,
от самовара разморясь:
«Товарищ Надя!
К празднику прибавка —
24 тыщи.
Тариф.
Эх, заведу я себе
тихоокеанские галифища,
чтоб из штанов
выглядывать
как коралловый риф!»
А Надя:
«И мне с эмблемами платья.
Без серпа и молота не покажешься в свете!
В чем
сегодня
буду фигурять я
на балу в Реввоенсовете?!»
На стенке Маркс.
Рамочка ала.
На «Известиях» лежа, котенок греется.
А из-под потолочка
верещала
оголтелая канареица.
Маркс со стенки смотрел, смотрел…
И вдруг
разинул рот,
да как заорет:
«Опутали революцию обывательщины нити.
Страшнее Врангеля обывательский быт.
Скорее
головы канарейкам сверните —
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!»
